— Он не желает идти. Он говорит: раз не все собрались, говорит, так и он не пойдет. А когда все соберутся, говорит, тогда и он спустится. И две бутылки у него там пустые…
— Так пойди и скажи, что все уже давным-давно собрались, — приказал хозяин.
— Я так и сказала, что все собрались, что кончают уже, а он мне не верит…
Инспектор встал.
— Я его приведу, — сказал он.
Хозяин всполошился.
— Ни в коем случае, — вскричал он. — Кайса, быстро!
— Ничего, ничего, — сказал инспектор, направляясь к двери. — Я сейчас.
Выходя из столовой, он услышал, как Симоне провозгласил: «Правильно! Пусть-ка полиция займется своим делом», после чего залился кладбищенским хохотом.
Инспектор поднялся по лестнице, толкнул грубую деревянную дверь и оказался в круглом, сплошь застекленном павильончике с узкими скамейками вдоль стен. Фанерная дверь, ведущая на крышу, была закрыта. Инспектор осторожно потянул за ручку, раздался пронзительный скрип несмазанных петель. Инспектор открыл дверь и увидел Хинкуса. Лицо Хинкуса было ужасно — белое в свете низкого солнца, застывшее, с перекошенным ртом, с выкатившимися глазами. Левой рукой он придерживал на колене бутылку, а правую прятал за пазухой, должно быть, отогревал.
— Это я, Хинкус, — осторожно сказал инспектор. — Что вы так испугались?
Хинкус сделал судорожное глотательное движение, потом сказал:
— Я тут задремал… Сон какой-то поганый…
Инспектор украдкой огляделся… Плоская крыша была покрыта толстым слоем снега. Вокруг павильончика снег был утоптан, а дальше, к покосившейся антенне, вела тропинка. В конце этой тропинки и сидел в шезлонге Хинкус, закутанный в шубу. Отсюда, с крыши, вся долина была как на ладони — тихая и синяя, без теней.
— Пойдемте обедать, — сказал инспектор. — Вас ждут.
— Ждут… — сказал Хинкус. — А чего меня ждать? Начинали бы.
Инспектор выдохнул клуб пара, поежился и сунул руки в карманы.
— Туберкулез у меня, — с тоской объяснил Хинкус и покашлял. — Мне свежий воздух нужен. Все врачи говорят. И мясо черномясой курицы…
— Зачем же вы так пьете, если у вас туберкулез…
Хинкус не ответил. В наступившей тишине инспектор услышал, как кто-то поднимается по железной чердачной лестнице. Протяжно заскрипела дверь тамбура.
— Видите, еще кто-то… — начал инспектор и осекся. Лицо Хинкуса снова стало похоже на уродливую маску — рот перекосился, белое гипсовое лицо покрылось крупными каплями пота. Дверь павильончика отворилась — и на пороге появился хозяин.
— Господа! — провозгласил он жизнерадостно. — Что такое прекрасная, но холодная погода по сравнению с прекрасной и горячей пуляркой?..
Инспектор натянуто улыбнулся. Он все смотрел на Хинкуса. Хинкус совсем ушел в воротник своей шубы, только глаза поблескивали, как у тарантула в норке.
— Господин Хинкус, — продолжал хозяин, — пулярка изнемогает в собственном соку.
— Ну ладно, — сказал вдруг Хинкус неожиданно жестко. — Поговорили, и хватит! Деньги мои — как хочу, так и трачу. Обедать не буду. Понятно? Всё.
— Но, господин Хинкус… — начал несколько ошеломленный хозяин.
— Все! — повторил Хинкус.
Тогда инспектор взял хозяина под руку и повернул к двери.
— Пойдемте, Алек, — сказал он негромко. — Пойдемте…
* * *
Инспектор, устроившись у окошка со стаканом и сигаретой, рассеянно наблюдал, как хозяин, грузно ступая, ходил по залу, выключал лишний свет, переставлял в буфете бутылки. Лель, опустив голову, ходил за ним по пятам.
Инспектор поглядел в окно. Тень закутанного в шубу Хинкуса четко рисовалась на освещенном луной снегу. Инспектор поднялся и подошел к хозяину.
— Алек, — сказал он. — У меня к вам просьба. Проводите меня к номеру Хинкуса.
Хозяин удивленно поднял брови.
Некоторое время они молча смотрели друг на друга, потом хозяин поставил бутылку, с которой стирал пыль, и, не говоря ни слова, пошел из столовой. Они вышли в коридор и повернули направо. Инспектор успел заметить, что в конце коридора стоят, держась за руки, чадо и Олаф. Хозяин остановился перед дверью с номером одиннадцать и сказал: «Здесь». Инспектор повернул ручку и вошел в номер.
Вид у номера был нежилой, кровать не смята, пепельница пуста и чиста. Посредине комнаты стояли два закрытых баула. Инспектор, присев рядом с ними на корточки, достал пилочку для ногтей.
— Вы будете свидетелем, Алек, — сказал он и открыл баул.
Баул оказался набит каким-то рваным тряпьем, старыми газетами и мятыми журналами. Хозяин тихонько свистнул.
— Что это? — сказал он. — Что это значит?
— Это называется «фальшивый багаж», — объяснил инспектор.
Инспектор открыл второй баул. Здесь тоже был фальшивый багаж, только поверх тряпья и мятой бумаги здесь лежал маленький дамский браунинг. Инспектор и хозяин переглянулись. Потом инспектор взял браунинг, вынул обойму и выщелкал патроны в ладонь.
— Значит, вызов был не ложный, — сказал хозяин медленно. — Ну и что все это значит?
Инспектор не успел ответить. Пол в номере дрогнул, жалобно звякнули оконные стекла, и послышался отдаленный мощный грохот.
— Ого! — сказал хозяин, поднимая голову. — А ведь это обвал. И недалеко…
Грохот затих, и тут где-то в коридоре хлопнула дверь.
* * *
В каминной жарко полыхал уголь, кресла были старинные, уютные, ярко светила большая люстра, в трубе посвистывало.
Инспектор стоял у окна, прислонившись лбом к стеклу, и смотрел на тень Хинкуса, скрючившегося на крыше. Потом он огляделся, взялся за ближайшее кресло и поставил его так, чтобы можно было одновременно следить и за тенью Хинкуса, и за отражающейся в большом зеркале тускло освещенной лестницей на крышу в конце полутемного коридора. Свет в каминной инспектор выключил, а сам сел в кресло и закурил.
Послышались шаги, вошел хозяин с кувшином горячего портвейна и двумя стаканами.
— Дело швах, Петер, — сказал он. — Связи с городом нет. Это значит, что обвалом засыпало дорогу и забило ущелье. Нас откопают не раньше чем через неделю.
— Рация у вас есть? — спросил инспектор, отхлебывая из стакана.
— Нет. Но вы не беспокойтесь. Все остальное есть в избытке. А если мы захотим разнообразить меню, то съедим этого Хинкуса… Кстати, вы знаете, что нынче утром Хинкус отправил телеграмму?
Инспектор вопросительно взглянул на него.
— «Жду. Поторопитесь…» Или что-то в этом роде. Я слышал, как он диктовал ее по телефону.
Инспектор хмыкнул.
— Между прочим, Петер, — осторожно сказал хозяин, — почему бы нам не арестовать его сейчас? Все спят… Мне бы не хотелось волновать гостей…